Житие сибирского праведника Тимофея Кузина, построившего церковь Казанской иконы Божьей Матери в селе Уктуз
Рассказ его сына Евгения Тимофеевича:
Отец всегда был очень предан вере. У него всю жизнь была мечта церковь в своем селе построить. Родился он в 13 году. В тюрьме он не сидел, Бог был к нему милостив, несколько раз должны были упрятать, но в самый последний момент всегда освобождали. Зато войну прошел от начала до конца, семь лет служил.
Как отец к вере пришел? Раньше все верили. Еще до войны ему сны виделись, что война скоро начнется. А на фронте ему сам Николай Угодник явился. Видит, кто-то идет, не немец, не наш, вроде обмундирование наше, но прошел мимо него. Они в нейтральной полосе тогда стояли, прошел мимо и на глазах исчез. После войны его на работу из-за веры не брали. Раньше же презирали таких. Он ходил, работал по найму. По специальности он кузнец, в армии был кувачным инструктором. А после войны, раз он по церквям ходит, его начали прижимать, а раз он фронтовик, у него полный комплект наград, то каждый раз отпускали.

Церкви в Уктузе не было и он каждое воскресенье в Ишим ездил на службу, а когда началась перестройка, стал добиваться строительства. Сам деньги искал, сам строил, сам нанимал. Где свою пенсию отдаст, где совхоз выделит. Для него вера была это все. Года за два он ее и построил. В Первоуральск сам ездил заказывать колокола, один украли уже после его смерти, на металлолом хотели сдать, но милиция нашла. Сейчас в церкви бабушки сами собираются, редко когда приезжает священник из Бердюжья.
Когда он умер, его хотели похоронить у церкви, но мы не согласились. Говорим, власть переменится, церковь закроется, будет он тут один лежать. И действительно, сейчас в церковь мало ходят. Иконы он собирал по всей округе, а теперь их понемногу разворовывают. В основном он службы и вел, как староста. И вот в вербное воскресение сходил, вербы освятили, а в ночь его инсульт разбил и все, он больше не поднялся.
Сталинский режим он ненавидел. Рассказывал: Когда умер Сталин, все ревут, а я хохочу. Слава Богу, - думаю, - хоть один изверг ушел. Спрячусь и хохочу, в открытую-то было нельзя. А, вообще-то, он всегда при вере был, это его и спасало, потому и наверно до 92 лет дожил.